ФУНКЦИЯ РЕМАРКИ. Теннесси Уильямс «Стеклянный зверинец».
Пьеса «Стеклянный зверинец» ~ на 40% состоит из ремарок. Расписаны жесты, освещение, музыка, декорации, характеры: все, до последнего вздоха и луча света в пространстве сцены. Автор становится режиссером и почти зрительно рисует образы героев, самого воздуха места действия.
«Время действия – теперь и тогда»…
По ремаркам Теннеси Уильямса можно точно воссоздать каждую секунду сценического времени. Часто слова отходят на второй план, а запись поведения, освещение, надписи на экране (которыми автор предлагает выделять особенно значимые моменты пьесы), меняют смысл и обращают внимание на задуманное им: «Луч света падает на какой-нибудь предмет, оставляя в тени то, что, по видимости, кажется центром внимания».
Это не просто пьеса – это спектакль, который «играется» в ремарках. Драматург – становится режиссером.
Часто ремарки выносят нас за пространство пьесы. И атмосфера «снаружи» отражает жизнь «внутри».
Уингфилды живут в обычном многоэтажном доме, эти «громады-здания постоянно охвачены пламенем негасимого человеческого отчаяния». И сразу представляется сдавленность, сконцентрированность пространства в одной точке – в маленькой квартире Уингфилдов, потому что там, «снаружи», никому нет до них дела. Потому что совершенно ясно, что эта семья, среди сотен точно таких же, одинока в этом городе. И Аманда зря каждый день готовится к встрече гостей. Никто не придет. И даже не потому, что никто не хочет, а просто никто не знает о существовании этой жизни.
Из всего интерьера дома – самое реалистичное – «фотография отца, обращенная к зрительному залу» - это еще одно «действующее лицо» пьесы, которое автор вводит в ремарках. Он, словно хочет сказать – «Я никогда не перестану улыбаться»… И снова контраст – между тем, что «было» и тем, что есть. Почему этот человек улыбается, если из-за него разыгрывается та драма, которую мы видим? И где он сейчас?
К началу первого монолога Тома, я точно представляю себе место действия, действующих лиц, атмосферу в доме и «вне» его (там, где находится Том, когда вспоминает). Это сдавленное, почти гнетущее пространство, тем не менее нереальное, т. к. «сцена видится словно в дымке воспоминаний», «обстановка нереалистична. Память своевольна, как поэзия. Ей нет дела до одних подробностей, зато другие проступают особенно выпукло».
Сквозная мелодия пьесы не названа, но настолько точно определена, что, кажется, слышишь ее. Она узнаваема, как и эти дома, как и эта, в сущности, обычная жизнь обычной семьи, идущая в своем, обычном ритме. Драма, которая разыгрывается здесь тоже вполне обычное явление, потому что ничего необычного не произошло, а обычным людям до таких же ОБЫЧНЫХ людей нет никакого дела. Так бывает часто. Не замечать же все проблемы, которые происходят вокруг! Каждый замкнут в своем пространстве и для Лауры – это ее квартира и ее стеклянный зверинец. Ей и не нужно, чтобы на нее обращали внимание… Хотя, если бы обратили, возможно, вся ее жизнь пошла бы по-другому.
Мелодия пьесы именно та, которая есть в жизни каждого человека. Она узнаваема до боли. Она заставляет вспомнить моменты, определяющие жизнь. Те моменты, которые заставляют мучительно сжиматься сердце.
Для Тома эта мелодия связана с сестрой. С ее трагедией. Вспоминая ее, он вспоминает и ее мелодию. Поэтому почти всегда, когда она звучит, Лаура выделяется светом…
«Эта мелодия принадлежит преимущественно Лауре, поэтому звучит особенно ясно, когда действие сосредотачивается на ней и на изящных хрупких фигурках, которые воплощают ее самое».
Лаура похожа на «стеклянную фигурку в своей коллекции и не может из-за чрезмерной хрупкости покинуть полку». Именно поэтому она остается одна, она так незащищена, стеснительна и неспособна «жить как все». Поэтому никакие женихи никогда не приходят в дом к Аманде. И Джим, приглашенный Томом, сбегает, пугаясь того, что Лаура «другая», что с ней так сложно общаться, потому что во всем ощущается ее «хрупкость». Все, что ее окружает в течение пьесы, будет так же хрупко. Также «хрупки» ее жесты. Ее молчание часто говорит намного больше ее слов. То, что Лаура делает молча полностью записано Т. Уильямсом в ремарках. Часто она наполняет собой все пространство. В действии воспоминаний Лаура всегда стоит отдельно, она живет ТАМ, в своем мире, который замкнула «четвертой стеной».
Прошлое и настоящее в пьесе смешиваются, переплетаются, отсюда «нереальность» происходящего. Любые воспоминания искажаются сознанием того, кто вспоминает, а некоторые моменты Том просто не мог знать, и, значит, не мог вспоминать. Мы посторонние наблюдатели, случайно подглядевшие то, что никогда не должны были увидеть. «Первую сцену зрители видят сквозь прозрачную четвертую стену». ТАМ проходит чужая жизнь, а здесь, рядом с нами, Том, который ее вспоминает.
Во время первого монолога Тома ТАМ едят, но «на столе нет ни пищи, ни посуды», как нет сейчас того, о чем можно только вспоминать. «Интерьер освещается мягким светом». Все как будто замедляется, и время поворачивается вспять. Темп воспоминаний то убыстряется, то наоборот почти замирает. Том уже знает все, что будет и поэтому «первую сцену читает как по писанному». Экран иллюстрирует жизнь Лауры: «Лаура, неужели тебе никто никогда не нравился»?
Лаура (неуверенно засмеялась и потянулась за стеклянным зверьком). Мама, но ведь я…
Аманда. Что – ты? (подходит к фотографии мужа.)
Лаура (испуганно, словно прося прощения). Ведь я… я инвалид!
Том делает знак скрипачу за кулисой. Музыка.
Сцена темнеет.